Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова] - Наталья Федоровна Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моряки… Они проезжали через наш поселок, веселые, крепкие парни. Заходили к нам знакомиться.
— Сестрички, встретимся на той стороне, в Крыму, — говорили они, прощаясь, и махали бескозырками из машины.
А Володя, молодой, еще безусый паренек, весь в татуировке, никак не хотел уезжать: уж очень понравилась ему Нина — мой штурман. Он без конца говорил ей что-то, обещая написать письмо, а она посмеивалась и торопила его:
— Иди, иди — вон машина твоя уезжает! Догонять придется!
Володя шел к машине, оглядываясь, и все повторял:
— Там увидимся, на той стороне!
Сначала он говорил это убежденно, но чем ближе подходил к машине, тем неувереннее становился его голос. Забравшись в кузов, он уже нерешительно спрашивал:
— Там, на той стороне, увидимся?..
На следующий день от него пришло письмо. Передал его какой-то артиллерист, приезжавший в наш поселок.
— «Братишки» шлют привет всем девчатам. Они готовятся к высадке, — сказал он.
Нина обрадовалась письму, хотела ответить, но адреса не оказалось. Да и какой там адрес, когда моряки готовились с боями высаживаться в Керчи…
И вот они горят. И ничем, ничем нельзя им помочь!
Я не могу оторвать глаз от одного катера. Охваченный огнем, он постепенно отстает от остальных, кренится набок. Что там сейчас происходит? А может быть, на этом катере Володя?
Вспомнилось, как он, стоя в кузове грузовика, мял в руках свою бескозырку, сам этого не замечая, и нерешительно говорил:
— …На той стороне… увидимся?
Я слышу Нину по переговорному аппарату, но не сразу понимаю, о чем она так взволнованно спрашивает:
— Наташа, они потонут? Неужели потонут?
— Может быть, как-нибудь спасутся… — отвечаю ей, хотя совершенно ясно, что такой возможности нет.
Прожектор, который держал в своем луче пылающий катер, бросил его и переключился на другой. Наш самолет приближался к прожектору. Под лучом, низко нависшим над водой, плескались волны. В освещенной полосе клубился белый дым. Я всеми силами души ненавидела его, этот длинный скользкий луч, ползавший по заливу.
Внизу, у самого основания луча, ярко блестело зеркало.
— Целься в него!
— Я сначала две. Поберегу остальные, — сказала Ниночка.
Это она о бомбах. Она уже приготовилась нажать рычаг бомбосбрасывателя, как вдруг зеркало погасло. Видно, внизу испугались.
— Вон впереди — пулемет! Как раз строчит по катеру…
Пролетев еще немного, мы ударили по пулемету. Он замолчал. Зато прожектор, тот самый, опять вспыхнул. У нас были еще две бомбы, Нина специально их оставила, и мы, подкравшись к нему по возможности тихо, бросили на зеркало эти бомбы. Луч погас и долго потом не включался.
В других местах — то там то сям — прожекторы зажигались на короткое время, но быстро гасли. На всем побережье методически рвались бомбы. Это действовали наши По-2.
Мы буквально висели над прожекторами, не давая им работать. Тогда немцы решили осветить десант сверху. Прилетели вражеские самолеты, повесили над заливом светящиеся авиабомбы. Стало светло как днем, и весь десант — как на ладони…
А катера — все ближе и ближе к городу. Первые уже — у самой пристани. Кинжальный огонь. Скрещиваются огненные трассы. Сейчас десантники будут прыгать в воду и высаживаться на берег, штурмом беря пристань. По вражеским позициям пробегает огненная волна: это дают последний залп наши «катюши».
В ту ночь морская пехота захватила часть города и соединилась с нашими войсками восточнее Керчи.
Потом, спустя некоторое время, мы все-таки встретились с моряками. На той, на Крымской стороне. Но Володи среди них уже не было…
В темную ночь
От крайней стоянки самолета до высокого крутого берега — несколько шагов. Дальше — море. Азовское море. Днем оно зеленовато-серое, с четкой, чуть выпуклой линией горизонта — густо-синей полоской, разделяющей небо и воду. А ночью, темной беззвездной ночью, его не видно. Стоишь у обрыва, и впереди — чернота. Но постоянно слышишь его шум, раскатистый, однообразный. Даже в полете кажется, что он сопровождает тебя.
Здесь, у самого моря, наша летная площадка. Рядом с ней, в поселке, мы живем. Всю осень, и зиму, и весной. Живем…
…Там, где лиманы, плавни и холмы,
где рвет неделями норд-ост,
где горизонт на севере так прост —
всего полоска узенькой каймы,
где не бывает даже и зимы,
а тянется дождливой нитью осень, —
сквозь тучи редко улыбнется просинь,
и к ней с надеждой обернемся мы, —
где по утрам на плавни и лиманы
ложатся, застилая все кругом,
как будто белым полотном,
знакомые фронтальные туманы…
…Погода — штормовая. Гудит море. Сильный северо-восточный ветер гонит наши По-2 на цель с такой скоростью, что они мчатся, как истребители. Зато назад ползут долго-долго. Целую вечность…
Сегодня у меня штурманом — Хиваз Доспанова. Неугомонная девчонка, вернувшись из госпиталя, она продолжает летать. Ей бывает очень трудно, теперь она быстро устает: после переломов обе ноги стали короче… Но она крепится, по-прежнему хохочет и поет.
В полете Хиваз болтает без умолку. Да и на земле тоже.
— Какая кошмарная погода! — говорит она. — Мы, кажется, сегодня не долетим домой: скорость черепашья! Жуткий встречный ветер… — Потом вдруг неожиданно: — А хочешь, я спою тебе песню? Новую! Из фильма. Нам показывали в госпитале…
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…
Пропев два куплета, она ненадолго умолкает. Потом говорит:
— Дальше не помню. Правда, прелесть? Внизу под нами Фонталовская… Мы уже полчаса торчим над ней! Господи, что за скорость! Натка, а тебе не кажется, что нас относит назад, а? Давай спустимся пониже. Может быть, там ветер слабее…
Я снижаюсь, но и здесь ветер такой же. Самолет медленно, но все-таки приближается к аэродрому.
— Знаешь, завтра будет дождь. Этот ветер обязательно нагонит плохую погоду. Я теперь заранее чувствую, когда погода изменится: ноги мои начинают ныть… Послушай, а ты не хочешь нарисовать на хвосте самолета какую-нибудь птицу или зверя? Это модно, во всех полках рисуют. Можно белой краской… Ты видишь, как садятся самолеты? Кошмар!..
На земле непрерывно горит посадочный прожектор. С зажженными навигационными огнями По-2 ходят по кругу. На последней прямой снижающийся самолет летит так медленно, что, кажется, можно идти рядом с ним
